Оперативная информация по состоянию на 7.00. Судно следует под парусами со скоростью 8 узлов, курсом 300 градусов. Судно находится в 490 милях западнее от берегов Намибии, западное побережье Африки. Глубина под килем 3400 метров. Дистанция до порта Лас-Пальмас 3205 миль. Погода: температура воздуха 20 градусов, температура воды за бортом 21 градус. Атмосферное давление 765 мм рт. ст. Переменная облачность, без осадков. Ветер юго-восточного направления 8-10 метров в секунду.

- Итоги дня, Олег Константинович?
- Сегодня у нас среда – обычный рабочий день. Единственно, что радует – это ветер попутный. Идем, практически, в нужном направлении, с нужной скоростью. В этом отношении – у нас все нормально. Готовимся к проведению праздника Нептуна. Курсанты уже активно репетируют, все отыгрывают. В ближайшее время нам предстоит отметить два ярких события – это юбилей «Крузенштерна» – двадцать четвертого июня, и День Нептуна. Поздравления с восьмидесятилетием «Крузенштерна» нам уже приходят. Настроение – предпраздничное.

- Наверное, в связи с юбилеем для нас здесь попутный ветер. Летим под парусами со скоростью девять узлов. Даже удивительно для этих мест.
- Да, для этих мест попутный ветер – необычен.

- А в прошлой кругосветке здесь не было попутного ветра?
- Тогда мы шли здесь, как по болоту. На этом участке, начиная от Кейптауна, мы всего лишь прошли миль триста под парусами, а остальной путь – шли под машиной. А в этот раз мы идем здесь при хорошем, устойчивом ветре.

- Циклоны какие-то рядом?
- Серьезных циклонов тут нет.

- А этот ветер имеет какое-либо название? Допустим, южно-атлантический пассат?
- Устойчивого названия у этого ветра нет.

- Просто нам повезло? Это подарок природы к юбилею «Крузенштерна»?
- Думаю, что можно так сказать.

- К нам все ближе остров Святой Елены…
- Вообще-то, до него еще порядка четырехсот миль. В лучшем случае мы только завтра будем по его траверзу проходить.

- Тем не менее, на карте он уже виден. Хотелось бы еще раз вернуться к трагическому событию, произошедшему в экспедиции Ивана Федоровича Крузенштерна – гибели лейтенанта Головачёва. Он застрелился, когда судно находилось возле этого острова. Как Вы думаете, что могло стать причиной этой трагедии? Межнациональные противоречия между немецкой и русской частью экипажа?
- Я так не думаю. Скорее всего – это слабая психика. Поход был длительным. Естественно, между людьми возникали различные противоречия, связанные, думаю, прежде всего, с долгим пребыванием в замкнутом пространстве. Их экспедиция продолжалась – три года. А о национальных противоречиях я бы не стал говорить. Хотя об этом и пишет в дневнике лейтенант Левенштерн. Есть дневники и других членов экипажа. Честно говоря, не очень-то я доверяю мнению только лишь Левенштерна.

- И все же странно – в таком дальнем и ответственном походе – застрелился офицер флота российского?
- Вообще-то, в жизни немало чего бывает странного. И те же офицеры стрелялись не только в дальнем походе. Они и на Дворцовой площади, и в Офицерском собрании стрелялись. В конечном-то счете, офицеры – это такие же люди со всеми присущими им слабостями и болезнями. В том числе и с заболеваниями психики. Дуэли часто случались между ними в ту пору. Думаю, что лейтенант Головачёв, в данном случае – не исключение.

- А в пределах видимости острова Святой Елены мы не пройдем?
- Наверное, нет. Тут все зависит от ветра.

- Вообще-то – это знаковый остров. На нем закончил свои дни император Франции – Наполеон. Крупнейшая историческая фигура…
- Безусловно, это крупнейшая мировая фигура девятнадцатого века. Этот человек, действительно – личность. Своей воле он почти всю Европу подчинил. Для России он был деспотом и тираном, а во Франции – это национальный герой. И у историков отношение к нему двоякое. Не все же он только плохое делал. Да, завоевывал государства – где-то силой и хитростью, где-то подкупом, где-то с помощью женщин, где-то своим умом. Ну, так, если посмотреть на мировую историю – это же, в общем-то – история интриг и предательств, дворцовых переворотов, сражений и войн.

- Интересно, как он, корсиканец – из бедной семьи и стал императором. Сейчас его имя стало легендой и гордостью Франции. А тогда, после Бородино и Ватерлоо – сами же французы сослали его на этот заброшенный в океане далекий остров Святой Елены…
- Да. Это было сделано специально – чтобы его не освободили, чтобы он вновь не пришел к власти.

- Говорят, его там отравили мышьяком…
- Трудно сейчас сказать, отчего он точно там умер. Разные есть версии. Но, анализ состава волос показывает высокое содержание мышьяка.

- Очевидно, этот остров сейчас – место паломничества французов?
- Я бы так, наверное, не сказал. Все-таки – этот остров удален от Франции на приличное расстояние.

- Но аэродром-то там, наверное, есть?
- Аэродром, конечно же, есть. Но похоронен-то Наполеон во Франции, а не на этом острове. А, сам по себе, остров – сильно отдален не только от материков, но и от морских путей. Климат для отдыха там – не сказать, что очень хороший. Вдобавок, если взглянуть в историю, местное население там почти поголовно страдало заболеваниями желудка. Смертность была очень высокой. Редко кто доживал до сорока-пятидесяти лет на этом острове.

- Наверное, еще и по этой причине Наполеона забросили на этот остров?
- Да, так обычно распоряжается история с ослабевшими лидерами. Либо такой человек сразу погибает, либо его ждет ссылка – куда-нибудь в «тьму-таракань», лишь бы с глаз долой.

ПРИЛОЖЕНИЕ К БЕСЕДЕ
«ОСТРОВ СВЯТОЙ ЕЛЕНЫ»
Из Лоции западного берега Африки

Острова Вознесенья, Святой Елены, Тристан-да-Кунья и Гоф расположены в 1000-1500 милях от западного побережья Африки. Берега островов, за редким исключением, высокие и обрывистые, а во многих метах отвесные, неприступные. Все острова приглубы, но кое-где вблизи них лежат опасности.
В берега крупных островов вдаются бухты, пригодные для якорной стоянки судов и высадки на берег. На острове Вознесения расположен город Джорджтаун, а на острове Святой Елены – город Джеймстаун, являющийся административным центром всех описываемых островов. Причальных сооружений, доступных для стоянки судов, на островах нет. Прибывшие суда становятся на якорь в бухтах или на рейдах против населенных пунктов; погрузка на суда осуществляется с помощью лихтеров и шлюпок.
У описываемых островов наблюдается мертвая зыбь, которая представляет опасность при высадке на берег и при плавании малых судов вблизи берегов.
Все упомянутые выше острова принадлежат Великобритании. В бухты островов Вознесения и Святой Елены заходят суда, совершающие рейсы в порты Европы и Африки.

Из дневника лейтенанта «Надежды»
Ермолая Ермолаевича Левенштерна
Апрель-май 1806 года

25 апреля (7 мая), среда. Головачев и Беллинсгаузен остались одни на корабле, а все остальные поехали на берег. Мы пошли в магазин Компании ([англ.] the Company Stores) (магазин из Ост-Индии), чтобы там кое-что купить. При выходе из магазина я встретился с Тилезиусом, который только что приехал с корабля. Запыхавшийся Тилезиус схватил меня дружелюбно и судорожно за руку и сказал мне: «Не испугайте капитана». Так как я с Тилезиусом был в ссоре, то я сделал шаг назад. «Без околичностей, — сказал Тилезиус и схватил меня за обе руки, — давайте помиримся и забудем прошлое; Головачев застрелился». [Тут] я по-настоящему испугался. Я нашел Крузенштерна и рассказал ему об этом несчастном случае, и мы все поехали на корабль. Головачев был уже мертв. Он выстрелил из маленького пистолета, у которого был сломан замок, себе в рот и изуродовал и искромсал все лицо. (Он раньше все время чинил замок и сломал много моих и Горнеровских напильников, а потом сломал и свой замок.) Он поджег свой пистолет с помощью фитиля из обрезков бумаги. Фитиль этот нашли еще горящим в его руке после выстрела. Чтобы не привлекать внимания, он, некурящий, зажег сигару, от нее прижег фитиль и так осуществил свое намерение. Головачев никогда не пил водки, но за день до этого он взял себе маленькую бутылку ратафии [наливки] и утром выпил ее один. Оба его образа лежали перед ним на столе.
После Головачева осталось очень много писем. Большое толстое письмо к императору и неисчислимое количество к родным и знакомым. В письмах, обращенных к нам, он обвиняет Крузенштерна, Ромберха, Тилезиуса и Горнера как своих убийц или как [виновников] его самоубийства.
Крузенштерн поехал на берег к губернатору, чтобы испросить разрешение похоронить покойника. Губернатор сам сказал ему: «Нельзя считать самоубийцей человека, который покончил с жизнью в припадке меланхолии. Я прикажу похоронить покойника со всеми церемониями». Когда мы после обеда привезли гроб на берег, нас встретила команда из 40 солдат и траурная музыка. Они сопроводили гроб в церковь. Английский пастор после очень красивой проповеди похоронил его. Солдаты дали три залпа и на этом церемония закончилась. Все шло так порядочно, что мы, успокоенные, поехали на корабль и были в состоянии оказать ему последнюю услугу по [своему] желанию. Мы вместе выстрелили и [потом] заказали надгробный камень.
26(8), четверг. Вчера нас пригласил губернатор на обед, сегодня мы у него обедали.
Англичане, занимающие [высокую] должность, как здешний губернатор, живут с восточной роскошью. За столом я познакомился с майором Биллингвиском (Billingwisk), который был лейтенантом драгун, когда в Голландии был высажен злополучный десант. Казалось, что нынешний губернатор очень дорожит телеграфом, который он соорудил. О нем было много разговоров, внезапно в комнату вошел караульный и отрапортовал, что телеграф известил о прибывающем судне. Губернатор, очень довольный собой, сказал: «Это, должно быть, «Нева», которую вы ждете». Я [стал] возражать и сказал: «Я думаю, что это должен быть американец, который здесь вчера проплывал мимо и был задержан штилем». Час спустя второй рапорт подтвердил мое предположение. Казалось, что это рассердило губернатора. Вечером мы попрощались с губернатором, поблагодарили его за услуги и пошли к майору Силу (Seal). У него мы квартировали, и он был так услужлив, что все это время снабжал нас чаем, едой и т. д., так как на Святой Елене нет гостиницы. Хотя здесь все чрезвычайно дорого, он брал с нас чертовски умеренную плату. Его маленькие дети, которых я угощал конфетами всякий раз, когда приезжал на берег, невероятно привязались ко мне. У жены Сила — красивой женщины не старше 25—30 лет, к несчастью, в носу был полип. Если она сидела молча, то ничего не было заметно, но если она хотела говорить, то понять ее было невозможно. Выглядела она также слабой и [была] бледна. Все наши знакомые пожелали нам счастливого пути, и как только мы прибыли на корабль, так сразу и принялись за работу и в 11 часов вечера снялись с якоря.
27(9), пятница. Святая Елена скрылась из глаз. Доктор Еспенберг, который сейчас заботится о нашем столе, очень старается. (Он был одним из тех, кто причинял нам всем так много хлопот, когда мы должны были заботиться о столе.) Евдоким, сменивший Ивана, честный малый. Харитонов под руководством Еспенберга очень хорошо готовит, так что все идет как следует и успешно, и мы сейчас едим очень хорошо.
28(10), суббота. Головачев, должно быть, уже очень давно ходил с мыслью о самоубийстве. На Камчатке, когда мы пришли туда в первый раз и шум с Резановым достиг своей высшей точки, после примирения он разлил по бутылкам анкер рому. На каждую бутылку он наклеил ярлык со своим именем. В Китае он многим из нас сделал подарки и на всех вещах, которые он покупал, он выгравировал два вензеля. Свой и вензель того, кому вещь предназначалась.
Мне он подарил черепаховую табакерку. Если на вещи нельзя было поставить вензель, то он ее узаконивал с помощью аккуратной записки и т. д. Нашим матросам он много раз говорил: «Вы все вернетесь домой здоровыми, кроме одного». Из его писем видно, что он решил застрелиться, когда мы миновали меридиан С.-Петербурга и прошли 360(?). В то время, когда мы почувствовали запах пороха, у него, вероятно, произошла осечка и [попытка] ему не удалась. На Святой Елене он поехал с этим намерением на берег, но так как он был моего роста и походил на меня фигурой, то дети Сила приняли его за меня и присоединились к нему. Он угощал их конфетами и так долго с ними возился, что уже стало поздно и невозможно было стрелять, так как все собрались, чтобы возвратиться на корабль. Нельзя простить ему то, что он покинул этот мир непримиренным, особенно потому, что он называет невинных людей причиной своего самоубийства.
29(11), воскресение. Письма, оставленные нам Головачевым. [В оригинале текст дан на русском и немецком языках, орфография подлинника]:
« 7-го апреля. Широта 31° 31' долгота 16° 20'.
Ромберху скажите, что я из [с] Китая, не был его шклавом [рабом], котораго он во мне ожидал. — А у Горнера пари совершенно потерял [проиграл о том], что я — слаб. — Признавайтесь! Капитан; Еспенберг; Горнер; Тилезиус и Ромберх, что вы желали мне с самой Камчатке смерти и обещали оную в Зунде [Зондском проливе]. (В конце письма): Простить всем и приуготовляется к смерти».
Это было написано в тот день, когда в каюте Фридерици пахло порохом. Еспенберг хотел заглянуть в каюту Головачева; последний заметил это, вышел, хладнокровно запер свою дверь и пошел на палубу. Спустился он только после того, как волны стали попадать в его каюту и он принужден был закрыть свое [окно].
«14-го апреля. Капитану.
Желание общее, всех вас, совершилось.
Я вам желал добра, когда каждую секунду требовали жизни моей. Выдумки ваши, и ополчение на характер мой, Есть Посол! уговорили гофрата Тилезиуса очернить характер мой — (что рекомендациею Ивана Федоровича, его в матрозу или в Сибирь доведут) совесть вас удержала, меня заколотить в каюту.
Шиканы [придирки]! Притяснении!
Извольте отдать пакет, адресованно на его императорское величество, тут и письмо к вам — письмо сие показывает все случаи в совершенных лицах и действиях их. Я от Отца Отечества сего скрыть не хочу; пусть он видит мою не винность и притом прошу Его, чтоб он уличил серца (!) ваши, и привлек на путь истинной. Позвольте назвать вас тиранами, но — не всех. (Что касается до Николая Петровича, то Головачев старается оправдаться).
Остаюсь, стонит еще, переносить, вашу злость до нещастной минуты, тогда Сапг С1ааг [все ясно], — ваш Головачев.
Я очень покоен, вы удевитесь равнодушием».
Несмотря на то, что это письмо такое сумасшедшее, оно все же привело Крузенштерна к слезам, и ему причинило много забот и горя то, что он увидел, как его оклеветали, хотя вины за ним не было.
«15-е апреля. Федор Ромберх! Тиран человечества!
Ты зачинщик нещастия моего.
Ты возмечтал, что я хочу марать честь ково нибудь или против тебя в обращении груб. — Ты меня должен 29 рублей. Изволь употребить и зделатъ услугу, Резанову и брату моему, по одному экземпляру составленных вами обо мне заключении и ежели денег не станет, их выдать в свет, то денег в ящике моем станет. — Прощай — изверх мой. — Головачев.
В Камчатке по вечерам сомасшедшим не дарум притворялся».
«16-е апреля. Гофрату Тилезиусу!
Погашение свечи, у спящаго тебя в Бразилии. — Не приведение людьми на фрегат в Нукагива [Нуку-Хиве]. — Капризы не важные в кают компании. — Вот причины! — и ты писал против меня, старался марать характер мой, — к евтому другие тебя упросили. — Ты причинен смерти моей. Г.».
Тилезиус жил рядом с крюйт-камерой и был очень неосторожен со свечой. Однажды Головачев потушил ему свечу прямо перед носом, когда Тилезиус уже почти уснул, а свечу оставил гореть. И в Нуку-Хиве Тилезиус как всегда опоздал, а Головачев его не стал дожидаться. Он оставил Тилезиуса на берегу, так как через час на берег снова должны были послать лодку. Тилезиус из-за этого устроил дикий шум, когда он вечером вернулся на корабль.
«18-е апреля. Потерянный день в жизни человека — в стихах.
(В этом письме Головачев обвиняет Крузенштерна за те подозрения, которые были выдвинуты против него на Камчатке и упрекает его в притеснить и прижимки, тиранство (в притеснении, коварстве и тирании), в которых Крузенштерн провинился перед ним). В конце он говорит:
Может быть я сим, в вас жалость получу.
И способом таким, совесть вашу поучу.
За тем в чужом пиру, похмеля принял я.
Кто причиною сему? Эспенберх, Ромберх, а не я».
«19-е апреля.
Еспенберх подслушал, что посол меня назвал приятелем. Ромберх думает, что Головачев его пияные дела пересказал. Отомщает капитан. — Ермолай Ермолаевич любезной, и которой последней согласился на мое нещастие. Фадей Фадеич занимался пустою своею ученостию, и сказывал в Камчатке, что я первым хотел быть, — что был приглашен к посольскому столу. Макар Иванович человек прямой».
Он требует, чтобы все эти письма были даны и прочтены императору и всей команде.
30(12), пн. [Только на русском языке, орфография подлинника]:
«Сколько я не восхищаюсь известиями о любезном отечестве нашем, но грусть обемлющая душу мою в поношениях угнетает меня; еще раз скажу вам, что я чрезвычайно не-щастлив вами, за что такия истязания, за чем так погубить меня.
Как бы характер мой тяжол вам не был, но не заслуживал таково тираннического мщения для меня. Я никогда наружно и чувствительно не огорчал вас, и что одне ваши подозрения в будущих от меня неприятностей понудили сие зделать, — сколько я нещастлив человек в вас, то вообразить себе не умею. Дай Бог вам щастия. — Я божусь вам всем святым, что зла я никогда ни какого не помышлял вам. Меняразстроивала ваша не расположителъностъ и притом шиканы, которые совершенно мне известны. Удостойте здесь куском земли, для вас в жертву приносящем. Будьте покойны, и веселы. Остаюсь ваш мнимый изверх Головачев».
«24-е апреля 1806 года.
Видно, "Надежда", мне должна быть гробом; когда я не приближаюсь к ней, от куда бы то не было, то грусть меня совершенно объемлет. Причины известны. — За что так страдать; — вы губители мои. Бог вам заплатит.
Большое мое желание было то, чтобы показать вам мое равнодушие. В посаже моем сем вами устроенном, чтоб на берегу в дому майора сие выполнить. И уже в лавке на на [так!] бережка [так!] покупал орудие. — Но маленькие дети его удержали меня.
Тело мое покорно прошу удостоить, как выше сказано, клочка здешней земли. И прислать, естли нужно, для операции здешних натуралистов, и докторов. —
Вот жертва ваша.
Вот вам ganz С1ааr Головачев».
«25-го апреля.
Кончаю нещастный дней у вас.
Вы не хотите делать меня участником рекомендации вашей. — Я не знаю, за что. — Бог вас за ето накажет. — Что за нещастие. — Довольно я размышлял, при сем я видел вокруг мое нещастие.
Брат и прочий должны быть довольны».
МАЙ
1(13), вторник. Если на то воля Божья, то мы через 3 месяца будем в России. Заранее можно было сказать, что Лисянский не зайдет на Святую Елену, хотя здесь было место нашего свидания. Он обязательно зайдет в Англию, но придет ли он раньше, чем мы в Россию, — это покажет нам время. Естественно, что Лисянский не проявил никакого интереса и мало заботился о том, что мы сделали в Японии и на Сахалине. Из-за своего эгоизма и завистливого характера он умеет отдавать должное только тому, что сделал сам.
Враги Крузенштерна и наши враги могут торжествовать. Ко всей клевете, обвинениям и интригам присоединилась еще и смерть Головачева. Оставленные им письма будут играть немалую роль, если запутанные ссоры за три года подвергнуть судебному разбирательству.
[Так как о] наших ссорах в Петербурге будет доложено с различных точек зрения, то это еще больше запутает дело. Все реляции будут различны. Бринкин и Курляндцев едут сушей; они рады были отделаться от Резанова и от нас. Нос свой они всегда держали по ветру и в соответствии с этим принципом, вероятно, прозвучали и их рассказы. Граф Толстой должен был прилагать все усилия, чтобы выбраться из того грязного положения, в которое он сам и попал. Человек [этот] мог оправдаться только с помощью лжи. Донесения Резанова из Англии, Тенерифе, Бразилии и Камчатки должны были быть достаточно резкими. Истории, рассказы и анекдоты Фоссе были им заучены по желанию Резанова. Всему этому Крузенштерн противопоставил только свои короткие сообщения. Их поддержал лишь беспристрастный рапорт императору генерала Кошелева. Письма Головачева делают всю историю опасной, и они могут быть опровергнуты только нашими показаниями, рапортами и т. д.
Но может быть, Резанов уже в Петербурге и проделал предварительную работу. И Лисянский не преминет ввернуть острое словечко и своим пустословием больше напортит, чем принесет пользы. Озабоченными приближаемся мы к нашему Отечеству.
Головачев отдал на сохранение Шемелину свои изготовленные из глины и раскрашенные бюсты. Он рассказал Шемелину, что Резанов перед отъездом с Кадьяка отрекомендовал его (Головачева) в Петербург, хотя это ему было очень неприятно и он умолял Резанова этого не делать.
Головачев имел обыкновение иногда ночью выкуривать сигару на палубе. И вот он, между прочим, рассказал Шемелину, что когда Ратманов сказал об этом Крузенштерну, то он назвал это неповиновение[м] и прибавил, что Головачева можно отрешить от вахты. Крузенштерн ответил: «Оставим это до Святой Елены».
По правде же Ратманов сказал покойному в лицо, что на палубе курить не полагается.
Головачев еще жаловался Шемелину, что он никак не может выстирать свое грязное белье. (Только потому, что он сам об этом не позаботился.) Сначала он хотел послать белье на берег со мной. Но я не поехал. Потом поехал Ромберх, а Фокин прозевал и не отправил белье на берег. Когда поехал Крузенштерн, то не было места в лодке, и так его белье осталось нестиранным. Это Головачев называет каверзами (шиканы).
Раньше все вещи Головачева были в руках Фокина. Но с Кантона он все сам запер под замок. Часто он уходил с вахты вниз, если случайно забывал взять ключ, и брал его с собой. Если Фокин встречался с ним один на один в его каюте, то каждый раз Головачев без причины кричал на него. В Китае он не купил себе ничего из одежды, обуви и т. д. Я должен был одолжить ему пару обуви, потому что у него ее не было. Он был очень плохо экипирован. Надпись на могиле Головачева:
«Изнемог под печальной своей судьбою Петр Головачев, второй лейтенант русского фрегата Надежды. 7-го майя 1806-го года. 29-го летнаго возраста. Да имеет он царство небеснаго, и покой праху его».
2(14), среда. Наши нравы со Святой Елены стали более миролюбивыми (если я могу употребить это выражение). Причина — отставка Ивана, который нас откровенно обкрадывал, и из-за его нерадивости мы всегда были в убытке с провизией. Теперь у нас поваром Евдоким, и мы все им довольны.
Степан с Иваном были все время в ссоре; сейчас наши слуги с нами и мы довольны обслуживанием и в нашем хозяйстве царит согласие. Во время еды и питья Еспенберг был всегда камнем преткновения. Сейчас, когда он сам заботится о столе, все эти неприятности устранены. Еспенберг также занят и ко всеобщему удовольствию интересуется делом; он больше не скучает и поэтому не тяготит ни себя, ни других. Возможно, и трагический конец Головачева навел многих на размышления. И [те горькие] истины, которые Головачев высказал каждому, видимо все-таки принесли некоторые плоды, несмотря на то, что он писал беспорядочно и [многое] преувеличил. Слава Богу, поездка скоро закончится!
3(15), четверг, 4(16), пятница. Мы миновали широту острова Ассунсьон [Вознесения].
5(17), суббота. Вечером и ночью наш корабль оставлял на воде огненный след. Это свечение производили медузы, которые выплывали из-под руля и днища корабля.

Из книги «Вокруг Света с Иваном Крузенштерном»
Санкт-Петербург, 2003 год